Спасение из Пентагона было совсем неожиданным. Еще более неожиданным для Эрика был тот факт, что за ним явился никто иной, как сам Чарльз в компании детей Леншерра. Он уже давно свыкся с той мыслью, что, практически, погребен под сотней этажей на довольно долгий срок за то, чего мутант, собственно, и не делал. Но он умел ждать: ждать какой-либо возможности на побег из своего заточения, какой-нибудь оплошности со стороны его «надзирателей», к примеру, забытую монетку в кармане, которой Магнето мог без проблем воспользоваться в свою пользу. Но чего он уж точно не ждал — так это чьей-либо помощи. Не смотря на то, что Леншерр — лидер своего Братства, он никогда не рассчитывал на кого-то другого, кто вызволит его, он привык полагаться лишь на свои собственные силы, даже если пройдет достаточно много времени до того момента, как он что-нибудь придумает и ему подвернется, как говорится, удачный случай. Но тогда.. Помощь все таки пришла. И от того, кого он совсем не ожидал увидеть.
Сейчас же Эрик сидел в гостиной особняка Ксавьера, в упор смотря на шахматы, стоящие перед ним, на небольшом столике. Вспоминает о том, как после его знакомства с Чарльзом, они любили играть вместе — два великих ума, сразившиеся в логически-тактической игре. Их умиротворенная игра часто сопровождалась открытыми и искренними разговорами, он доверяли друг другу, как самим себе. Эрик до сих пор где-то там, внутри, был благодарен своему старому другу за то, что однажды тот спас его. Бескорыстно, без какой-либо задней мысли, ничего не требуя взамен. На тот момент это было для него в новинку, он никогда прежде с таким не сталкивался. А потом Леншерр подвел его, решил отделиться, осознав, что их цели не совпадают. Магнето хотел свергнуть человечество, понимая, что то никогда не признает, таких, как они — мутантов; он знал, что люди всегда будут считать их угрозой для рода людского, пытаться истребить. И Эрик решил сделать это первым, не дав возможность людям превзойти. Чарльз же был другого мнения. Он всегда был чист душой, он верил, он во всем искал надежду и находил. Эрик понимал — друга невозможно переубедить, он уверен в своем мнении и Леншерр его не осуждал. Именно поэтому он решил отпустить его и пойти по другой тропе — против своего некогда друга, сделав его своим злейшим врагом.
Но он никогда не забывал его. Ведь Чарльз был единственным, кто однажды поверил в Леншерра, кто пытался спасти его от него самого же, от его разрушительных планов и мыслей. Он был близок ему настолько, как никто и никогда не был. Ему, черт возьми, не хватало его; Эрик волновался за своего друга, не смотря ни на что. Слишком много душевных мучений ему принесла лишь мысль о том, что он из-за него друг попал под пулю, что уж говорить, насколько удушающим было воспоминание о том, как он предал его.
После спасения Эрика и крепкого удара в челюсть, они так и не поговорили. Весь путь до особняка, бывшего некогда академией для мутантов, они лишь периодически бросали друг на друга взгляды, но не обмолвились ни словом. Что ж, пришло время поговорить — в конце концов, им необходимо избавиться от напряженности между ними, хоть на какое-то время и максимально настолько, насколько это возможно. Это вполне можно совместить с игрой в шахматы — так, словно их пути никогда и не расходились.
Эрик берет шахматы и направляется в комнату, где сейчас предположительно мог находиться его друг. Легкий стук в дверь, на который не послышалось никакого ответа, но за дверью явно слышна какая-то возня, что лишь подтверждает то, что Ксавьер все же находится в комнате. Может, не самое лучшее время, — проносится в голове у мутанта. Возможно, тот еще не готов разговаривать с ним, и Эрик это понимает. Но, все же, не отступает от своего.
— Чарльз? — зовет друга, приоткрывая дверь, еще не видя друга, продолжает: — Я принес шахматы, — гремит ими, слегка приподняв и, наконец, открывает дверь до конца, давая понять, что он не намереваешься так просто отступать и уходить.
Леншерр видит Ксавьера, ухватившегося за стол. Лицо искажено гримасой боли, которую тот все же пытается скрыть.
— Что с тобой происходит, Чарльз? — спрашивает напрямую, уже забыв о шахматах, которые, впрочем, все еще держал в руках. Шахматы были лишь предлогом. Состояние Чарльза — то, как он изменился с тех пор, как они виделись в последний раз, то, что с ним произошло за все это время и что, черт возьми, Леншерр сейчас видел перед глазами — имело куда большее значение.
